Северные области всегда казались ему куда более… пригодными… для бытия. Их грозовые тучи в летние времена и плотная завеса снега зимой, грозы, метели, вьюги, всё, что укрывает небо, скрывая глупое светило, всё, что холодит и студит землю и воздух, куда более соотносятся с сущностью Детей Ночи, нежели тёплые ветра юга, их знойные дни и тёплые ночи. Но охота есть охота, и охотник идёт туда, куда вьётся тропа. Пусть даже ведёт его она в Харду, его старую родину, край, где всюду, и, кажется, даже в крови людской, струится горячий песок.
Дела, что привели Михаэля вновь на эту землю, не были ни сложны, ни важны, а потому он рассчитывал уладить их как можно скорее, и скорейшим же образом возвратиться обратно на север, в столицу. И всё указывало на то, что это ему удастся: миновав белокаменный Ксанти, он успешно достиг стен Армуна, что на самой границе с джунглями, вотчиной орков. Но там, под сводами грозной твердыни, в старой часовне, где настиг он свою жертву, случилось нечто… непредвиденное. Когда стоял он над бездыханным, опустошённым телом жреца, встретившего свой конец под бесстрастным взглядом каменных очей Ираиды, простёршей длани свои к исполненному одной лишь тишиной храму, случилось то, что Михаэль принял сперва лишь за игру теней, рождаемую дрожащими огнями истаивающих свечей…
Но то было нечто иное!
Зыбко прыгая по осквернённому алтарю, тень жреца, вскипев, отделилась от тела, что отбрасывало её, и, зажив своей жизнью, пустилась вихрем, заметалась по стенам святилища, разрастаясь, змеями расползаясь по углам и нишам…
То были не обман и не игра, и не гнев богини, заступившейся за падшего сына своего, прикрывавшегося именем её, то – тёмная древня магия, слышать о которой Михаэлю доводилось столь мало и из столь скверных источников, что нельзя было и подумать, что есть в этих историях хоть толика правды… Но мёртвым очам, что горят янтарём, не ведам обман, их не застит ложь и колдовство, и верно всё, что видит вампир! Тёмная магия, чьё лоно таится в джунглях, лежащих за стенами Армуна. Там, в орочьих лесах…
Без сомнений, ему явилось зрелище, свидетелями которому были лишь немногие живущие на земле в этот век. Зрелище впечатляющее, в чём-то даже… пугающее. Для людей. Но мертвецы – не люди, они не знают страха, их не заставит трепетать ни гнев богов, ни магия, сколь бы могущественной она ни была. А потому Михаэль испытывал лишь любопытство и азарт – кто знает, что сулит ему открывшееся знание, какие выгоды почерпнёт он из тени?
Дальнейшее лишь пуще разогрело его интерес.
Ожившая тень воззвала к нему, призвала, и он принял её приглашение.
Оставив позади мёртвого жреца, его осквернённый алтарь и часовню, башни и стены Армуна, он отправился дальше на восток, к морским берегам. Там нашёл он забытую крепость, что чахла в одиночестве почти два века, столь же долго, сколь длилось его собственное бытие. Но сегодня она уже не была одинока, не была тиха. В её стенах дышала, медленно ворочаясь, пробуждаясь, Тьма, окружённая несколькими искорками жизни, столь чахлыми, столь бледными, что голоса их почти неслышны были в песне крови, что разносится над миром.
Вот оно, сердце Тьмы, что призывала его в Армуне – зрелище прошедшей славы! Еле держатся башни и стены, провалы и проломы зияют в них. Обвалились шпили, черны пустые окна и бойницы. Всюду ящерицы, змеи и падаль. Порос мхом древний камень, утонул в траве и цветах внутренний двор, и лоза оплела донжон, сжимая его, кроша древнюю кладку.
А вот и те искры жизни, что уловило его чуткое ухо: это несколько орков, доживающих свой век под ярмом удушающей тёмной власти… Обречённые, жалкие… Видят ли глаза их, тусклые и мутные, этот мир? Слышат ли они что-то, кроме шёпота удлинившихся теней, не растворившихся, отчего-то, даже в тёмной хардийской ночи?
Не важно. Не ради них явился он сюда…
Шаг, другой.
Не скрываясь миновал он двор и безвольных рабов, монотонно подновляющих древнюю кладку стен, расчищающих ров, укрепляющих ветхие своды. Впереди его ждал тёмный зев врат замка, за ним – коридор, и ещё один, затем – длинная галерея и пара смежных комнат. Все они завалены кучами догнивающего хлама и каменной крошкой, а со стен и потолка свисают плотные, как гобелен, завесы паутины. И всё же, видно, что замок обитаем – средь всех этих груд хлама можно разглядеть чёткие «хоженые тропы», и ничто не мешает свободно продвигаться вперед.
За очередным поворотом, внезапно, путь оказался перекрыт – часть стены и верхнего этажа обрушились, перекрыв дорогу, но кто-то пробил новую «дверь» прямо в стене, укрепив её нехитрой деревянной конструкцией. За этим проломом, явно сделанным совсем недавно, лежал второй внутренний двор, гораздо меньшего размера, нежели первый, глухой и тёмный, и, к тому же, совершенно заросший. Однако Михаэль без всякого удивления обнаружил, что сквозь эти колючие кусты кто-то уже прорубил дорогу. Вела она прямиком через двор, мимо заваленного камнями колодца и обезглавленной, иссечённой чьими-то чужими топорами статуи, прямо к совершенно изгнившим, но гостеприимно распахнутым колоссальным дверям, шагнув в которые вампир оказался прямиком в сердце Тьмы.
Густой липкий мрак поглотил собой древнюю базилику, скрывая в себе, искажая следы её былого величия. Стены, своды, даже пол казались здесь… неестественными, неверными, словно стремящимися уйти куда-то в сторону, ускользнуть от взгляда, прикосновения, шага. Но своего апофеоза танец роя теней достигал у дальней апсиды, там, где на возвышении расколотый древний алтарь был превращён в подобие трона, на котором восседала чья-то, явно нечеловеческая, грузная фигура…
Своей бесшумной поступью Михаэль ещё больше углубился внутрь зала. Приблизившись к зловещему престолу достаточно близко, чтобы не пришлось кричать, он произнес, без тени страха или волнения:
- Приветствую тебя, хозяин сей обители. Я – тот, кого призвал в Ночи глас твой в стенах Армуна. Мир дому твоему.
